Публичная политика как сфера человеческого творчества неразрывно связана с волей, воображением и результатом их взаимодействия — воображаемым. Воля ведет человека к действию, а воображение позволяет соединить опыт и рассудок, а также индивидуальное и коллективное в целеполагании и целеисполнении. В политике это ведет к возникновению воображаемого как креативного пространства, где наборы идеологем позволяют индивидам и сообществам придавать смысл и структурировать хаос своей жизни, а также признавать нечто идеальное реальным. Тем самым, эпистемологическое измерение воображения предопределяет онтологическое направление набрасывания своего проекта дазайном, заставляя человеческое существо проживать проекты, созданные в интересах нечеловеческого, например, идеологии.
В политическом воображаемом эпистемологическое и онтологическое, субъективное и интерсубъективное, идеальное и реальное совпадают благодаря силе власти. Эта власть определяет время жизни индивида и сообщества, как в виде того, чем есть-и-должен-быть человек, так и в виде того, чем суть-и-должны-быть истина и высшее общее благо.
Политическое воображаемое определяет также зрение человека — что-то в реальности получает центральное значение, а что-то становится невидимым. Правда, это невидимое отчасти можно увидеть с помощью критики идеологии. Так, например, в режиме невидимого пребывает антиномия государственного правления. С одной стороны, государство — гарант жизни, а с другой, оно — системный тюремщик и палач. Это неизбывное противоречие между биополитическим и некрополитическим измерениями государства можно продемонстрировать на примере современного правительства: часть министерств направляют ресурсы на поддержание жизни и здоровья особей человеческой популяции на подконтрольной территории (например, МОЗ, МОН и минсоцполитики), а другая часть — на ограничение пространства жизни и убийство (минобороны, спецслужбы, министерство внутренних дел). При этом, воображаемое выпячивает милое в правительстве — оно «охраняет здоровье», «просвещает людей» — и прячет жуткое государства под миловатыми псевдонимами «обороны», «внутренних дел» и «безопасности».
В современной политической философии биополитика, как правило, рассматривается на примерах внутренней политики. Так, система медицинского обеспечения репродуктивных поколений или пенсионной поддержки постаревшей части населения — наиболее часто рассматриваемые феномены современной биополитики. Некрополитику, чаще всего, изучают на примерах цен на услуги кладбищенских предприятий и определениях человеческих особей для легитимного убийства в законах и под(не)законных практиках.
Впрочем, некрополитические обертоны есть и в воображении «национальных кухонь». Как обжоре, сладкоежке и гастрософу, мне претит националистическая апроприация блюд и напитков. Я считаю гнусной некрофилией и предательством жизнеутверждающей силы кулинарии приписывание национальности (как, впрочем, и классововсти) борщу, пельменям, квасу или граппе — ибо каждое блюдо уникально благодаря творчеству их авторов-поваров. Поистине, борщ не украинский или крестьянский, а мамин; щи не русские или слободские, а бабушкины; плов не узбекский или хлопкоробный, а аксакала Хасана; граппа не итальянская или мелкобуржуазная, а мастера Джованни. Но политическое воображаемое тут же выжимает из своих подданных струи патриотического гнева в сторону источника подобных оценок и эндорфины от потребления исконно-подлинной племенной или сословной еды.
Да, био- и некрополитика практикуются преимущественно во внутренней политике. Но во времена непрекращающейся пандемии COVID-19 они также стали частью международных отношений — именно так властные элиты национальных и трансцнациональных объединений рассматривают вопрос о том, какую «по национальности» вакцину можно применять для подконтрольных популяций Homo sapiens sapiens. Нынешние правители бьются за то, чтобы контролировать, какую (транс)национальную вакцину будут применить их поданные, считающие себя «полноправными гражданами»? — Что позволить для выживания: «российские» вакцины СпутникV и ЭпиВакКорона, «американскую» вакцину Модерна, «немецко-американскую» вакцину Pfizer, «шведско-британскую» вакцину AstraZeneka, или еще неназванную «турецкую» вакцину? — Вопрос ох какой непростой! Для политически грамотного и поистине патриотического ответа необходимо задействовать всю тотальность геополитического воображения, требующего абсолютизировать пелевинский конфликт правого и левого полушарий (как мозга, так и планеты). Вакцина из средства для продления человеческой жизни на наших глазах превращается в биологическое оружие информационной войны и геополитической борьбы.
В этом, как и любом другом политическом выборе, главное — выбрать сторону доминирующего дискурса, даже если этот выбор несколько подускорит временение к смерти незадачливого дазайна. В конце концов, что такое смерть отдельной особи (ну или многих особей) по сравнению с правом собственника Дома бытия?
В оформлении использован элемент фотографии Александра Бланка из альбома «Pain. A Photo Album» (Киев: Лаурус, 2020).