Введение в фотоальбом Александра Бланка «Pain. A Photo Album» (Киев: Лаурус, 2020).
Боль — это трансгрессивный опыт, превращающий человека в животное. Даже умеренная боль может заставить нас нарушить культурные табу и взорваться проклятьями, возопить запрещенными словесами. Чем сильнее боль, тем больше вероятность того, что мы вернемся к звериному началу внутри нас. Наряду с усилением животных импульсов и соответствующим уменьшением ритмов сознания, мы теряем саму способность выразить трансгрессивное переживание боли с помощью осмысленного речевого действия. На определенном этапе погружения в боль мы даже можем потерять способность сетовать, стенать, ныть, скулить, ячать, плакать, кричать, вопить, просить о помощи: мы можем онеметь. Все наши приобретенные слои воспитания, цивилизованности, образования, социализации и интернализации личной и коллективных идентичностей могут запросто исчезнуть, — и когда это произойдет, то, что окажется открытым под всеми нашими покровами, будет не просто обнаженным телом, — это будет оголенный нерв, сигнализирующий о продолжительных, травмирующих страданиях того, что осталось от гордозвучащего человека.
Бездны боли не только владеют демонической способностью превращать людей в животных, но могут и выбросить страдающее существование в пустоту экзистенциального одиночества. В такой пропасти исчезает не только наш голос, но и наша способность видеть и мир, и других людей в нем. Чем больше страданий, тем меньше мы способны обращать внимание на окружающее, и тем больше погружаемся в агонию солипсизма. Одиночество, немота и слепота составляют ряд акциденций субстанции страданий.
Парадоксально, но боль — это не только дверь в абсолютное одиночество, но и портал в коллективный, трансперсональный опыт. Боль создает целую экзистенциальную иерархию: от мучителя до жертвы.
Фигура палача всегда витает над страдающим. Древнее искусство пытки заключается в умении довести жертву до самых глубоких лимбов адской боли, не позволяя ей потерять сознание и улизнуть в небытие. Заплечных дел мастер должен провести жертву по всему Крестному пути пыток, со всеми ее двенадцатью остановками: дискомфорт, раздражение, прострел, ломота, изнедуг, щемеж, пульсирующая боль, резь, колики, жалящая боль, мучительной боль, кинжальная боль… и бесконечное унижение, дегуманизирующее жертву и обесчеловечивающее мучителя.
Посторонние наблюдатели занимают следующее место в иерархии боли. Боль — даже если это боль другого человека — никого не оставит равнодушным. Она возвращает взгляд зрителя внутрь, в самого себя, даже если он и пытается остаться беспристрастным свидетелем. Магнетизм эмпатии чужих страданий раскрывает факт того, что боль — это опыт, требующее безусловного внимания и преодолевающее любое равнодушие. И в этом внимании зрители обращают внимание на саму боль, подчас, забывая и о жертве, и о мучителе.
Защитники занимают место после наблюдателей в иерархии мучителей и жертв. Защитник появляется в ответ на реакцию зрителя, поглощенного переживанием агонии. Не имея возможности спокойно наблюдать за чьим-либо жизненным испытанием, защитник следует по онтологическому пути, предначертанному одним из трех Божеств: Асклепием, Морфеем и Танатосом. Первый пытается убрать источник беды, смягчить вред и исцелить жертву. Второй идет прямо к открытому нерву в разверстой ране и приносит дар бесчувствия. Он не лечит жертву и не восстанавливает ее человеческое достоинство, но уменьшает страдания жертвы, пока не наступит конец — боли или жертве. А третье Божество приносит дар последнего вздоха, тупика существования.
Дальше — ниже или выше? — в иерархии стоит сострадающий. Не Божество с дарами, а просто другое человеческое существо, самоотверженно готовое разделить с жертвой ее муку. Разделение бремени помогает восстановить человеческое достоинство как жертв, так и зрителей. Страдание может продолжаться вплоть до неизбежного приближения смерти, но общее дело — подлинная экзистенциальная солидарность — дарует как жертве, так и ближним ее моральную победу над палачем.
И, наконец, наступает черед жертвы…
Но конец ли это иерархии боли? Преступность пытки, горе страдания и усилие разделить боль пребывают и после смерти жертвы. Бесы и бессердечные големы населяют потусторонье муки.
В визуальном исследовании боли и унижения, фотограф Александр Бланк проливает свет в этот подземный мир. Фотообразы страданий и мучений повествуют о нерассказанных историях тех, кто замолчал во времена Холокоста и из-за многих других забытых массовых преступлений на киевской земле.
Александр начинает свою историю с големов, слепков из той же глины, из которой Всевышний сделал Адама, — и с тех же големовидных фигур, которые зияют до наших дней в античных статуях и барельефах Пергамской эпохи. Некогда ярко окрашенные, после пыток временем, они превратились в серую фигуристую протоплазму.
Согласно повествованию Бланка, эти тела эволюционируют, узнавая в себе себя и обнаруживая в других Иного. И узнают об истине, грехе и наказании. Таким образом, часть из них делает иерархический выбор в пользу мучителей; другие становятся жертвами. И их разделение заставляет вернуться в мир цвета — красный для крови и черный для муки.
И тогда злые духи выходят из черных дыр разверстых ртов жертв. Фотосцены наполняются перевертышами, ставшими из шедевров Праксителя босхианскими бесами, где люди, демоны и животные теряют классовые различия в уравнении боли.
Да, боль — это трансгрессивный опыт, способный превратить человека в животное. Но боль также может превратить опустошенного зрителя в сопереживающего друга, готового разделить боль, несмотря на все первобытные инстинкты, восстающие против такого порыва. Мы сами выбираем, в чем соучаствовать: в преступлении или страдании? И пока мы рассматриваем фотоальбом Александра, делаем свой выбор.
В оформлении использованы фотографии Александра Бланка из «Pain. A Photo Album» (Киев: Лаурус, 2020).