Владимир Гуржи


Обращаем ли мы внимание на людей, которые нас окружают? Каждый день на улице, в транспорте, в общественных местах мы сталкиваемся с сотнями или тысячами людей. Они во многом похожи, в толпе зачастую сливаются в единую массу, до которой нам попросту нет дела, но все же они абсолютно разные и непохожие друг на друга. У них разный уровень образования, достатка, разные должности, семейное положение, социальный статус, интересы и увлечения, каждый в отдельности — это история длинной в жизнь, которую мы, пожалуй, не готовы услышать. Но, встречаются люди, истории которых мы узнаём, даже если того не хотим — может считаться, что они совершили что-то важное, например отказались сотрудничать с государством. А есть люди, о которых не узнаёт никто и никогда. В реальности они не хуже и не лучше первых, они просто другие. Поговорим об одном таком человеке, самом обычном.

Предположим, этот человек не великий или даже средний мыслитель, писатель, художник, музыкант или хотя бы футболист — государству от него ничего не нужно, он простой житель маленького промышленного гетто, у которого нет названия — только порядковый номер. Что он расскажет о доме, если попадёт заграницу? «Как же хорошо у меня на 10-й, 11-11, 4/21 бис (это и просклонять тяжело), 29-й», — пожалуй, да, так и будет. Глупо ждать от него оды или обличения общественному строю государства. Но он будет скучать о своём доме без названия, если его лишится, скажем, из-за войны. Поэт напишет стихи о долге перед родиной, художник картину об эстетике войны, а наш человек испытает боль, тупую и ноющую, где-то внутри, уже давно почерствевшего естества, будет кричать от боли. Стоя у линии фронта, километрах в 12 от своего дома по ту сторону, будет понимать, что дошёл бы, да что там — добежал бы. Но невидимая стена из воздуха не пустит.

Как он обоснует необходимость именно такого государства, как есть? «Те, кто закладывал основы нашей государственности, образовали Республику, то есть “общее дело”. Государство, где люди наделены равными правами и равны перед законом, где свободный доступ к правосудию и права человека защищены, где возможно получить образование и медицинскую помощь, где государство — это социально ориентированный спутник гражданина, который помогает и облегчает жизнь» — точно именно так он видит и будет рассказывать другим о своём государстве? Вряд ли. В государстве, где ты с человеком договариваешься, а он с тобой торгуется, ты ему помогаешь, а он думает, что тебя перехитрил, думают не о республиканском строе. Обычные люди заняты выживанием. Они увековечат свой образ жизни и мысли не в памятнике и не в картине, а в перевыполненных нормах выработки.

Свои цели в жизни он вряд ли презентует поклонникам экзистенциализма, где-то во французском кафе, как-то так: «Мне страшно от того, что после меня ничего не останется, я ничего такого не сделал, не написал, не сказал, что могло бы жить после меня, никого не воспитал. И я не об условном «величии», нет, это во мне не тщеславие сейчас говорит. Меня волнует воспроизведение себя во вне, какая-то проекция, по которой четко понятно, что это я. У которой есть уникальный стиль, почерк, акцент, канва, что-то подчеркивающее авторство. То, к чему может приобщиться любой желающий», определенно нет. Вряд ли он понимает мир вокруг и себя в нем именно так. Он, скорее всего, никогда не сформулирует и не выразит что-то значимое для многих, что будет жить и после него. Но он точно знает, что такое цеховая солидарность, почему «смена» вторая семья, а кому и единственная, и как идти на работу, с которой вполне можешь не вернуться. А если не вернулся кто-то другой — как не рассылать тысячи одинаковых и бессмысленных похоронок, а смотреть его близким в глаза. Это суровые люди, не потому что злые, а потому что эмоций на каждый день где взять?

Что скажет этот (и любой другой) человек перед смертью? Ничего! Смерть не тренер по мотивации, как можно решить из-за популярной культуры, это не дух, который приходит и говорит: «ты живешь неправильно, ты плохой сын/ дочь/ отец/ мать, ты недостойно живешь. Одумайся! Время ещё есть». И ты принимаешь меры, становить приличным человеком, а умираешь в кровати в кругу семьи. Но нет, смерть — это когда все заканчивается, просто внезапно заканчивается. Вот жил ты своей жизнью и перестал, для людей вокруг все связанное с тобой остановилось. Это, наверное, невозможно (как минимум очень сложно) понять, если не хоронил людей за которых отвечал. Ещё тяжелее смирится с тем, что для тебя самого все закончится в любой момент. И будет совершенно не важно, повесили памятную табличку на дом, где ты жил или нет.


Картина — “Воскресный день на острове Гранд-Жатт” Жоржа Сера (1884).