Мне довелось услышать интересный тезис по поводу коммуникации. Один сторонник постмодернистской философии сообщает, что современные учёные, изучающие коммуникативные теории определяют коммуникацию как непознанную субстанцию с набором некоторых атрибутов. Интересно, что в первом случае была высказана прямая отсылку на Спинозу, что нетипично для современной философии. Попробуем разобрать эту позицию и ответить на вопрос: действительно ли коммуникация может претендовать на такой высокий философский статус как категория субстанции?
В философии Нового времени под субстанцией принято понимать causa sui, причину самой себя. Это мы видим и у Декарта:
«Разумея субстанцию, мы можем разуметь лишь вещь, которая существует так,
что не нуждается для своего существования ни в чем, кроме самой себя».
И у Спинозы в определении 3 первой части «Этики»:
«Под субстанцией я разумею то, что существует само в себе и представляется само
через себя, т. е. то, представление чего не нуждается в представлении другой вещи,
из которого оно должно было бы образоваться».
Под такое строгое определение субстанции можно подвести только один объект — Бога. Следовательно, по Спинозе коммуникация субстанцией быть не может, сколько бы её атрибутов ни перечислили.
Однако в классической философии о субстанции вспоминают не только в таком строгом смысле. Допустим, коммуникация — это метафора субстанции, в том смысле, что она есть единство некоторых акциденций и вместе с тем их отрицание, поскольку сама по себе она является абсолютной возможностью любого содержания. Такую коммуникацию нельзя изучать по её определённым формам, по её фиксации во времени и в пространстве, по акторам коммуникации — живым или неживым. Короче говоря, категоризация не даст никакого нового знания о коммуникации, а только задавит эмпирическим материалом. Зато при исследовании коммуникации следует применять логику субстанциального единства и выводить из коммуникации как целого все её возможные атрибуты, а атрибуты фиксировать как модусы. Тогда возникает вопрос, в чём конкретное противоречие коммуникации, что делает возможным её дальнейшее развитие, или же в каком отношении коммуникация есть субъект?
Если коммуникация не субъект, то её развитие есть результатом чьей-то внешней активности, а значит, коммуникация не субстанция. Если коммуникация субъект собственного развития, то зафиксировать её как субстанцию есть только начало понимания, поскольку следующим шагом будет выявление её противоречия, т. е. фиксацией логики превращения коммуникации в нечто иное. Однако любое представление о коммуникации вынуждено исходить из категории различия. Коммуникация — это всегда коммуникация чего-то с чем-то, будь то коммуникация между людьми, или гипотетическая коммуникация между физическими и математическими объектами. Даже коммуникация человека с самим собой предполагает наличие самосознания, поскольку самосознание — это противоречие сознания, полагающего себя субъектом и объектом одновременно. Кроме того, исследование коммуникации тоже будет некоторой коммуникацией. Следовательно, нужно будет исследование коммуникации, включающее моё исследование, и так далее. Исходя из этого, по Спинозе коммуникация в лучшем случае может претендовать на статус модуса.
Чтобы не заниматься изобретением всевозможных схем, которые, как видно из написанного выше, не дают никакого нового знания, а только уводят в словесную эквилибристику, попробуем обратиться к классической немецкой философии. Категория трансцедентальной межсубъектности может претендовать на значение субстанции человеческого общения (Verkehr), а потому и субстанцией для коммуникации даже в смысле представленя её как «интеробъективности». Попробуем это доказать с помощью анализа этой категории у Фихте. Хотя межсубъектность содержит в себе частицу «меж» (или на латыни «inter»), она предшествует субъекту как таковому, а потому и не сводится к наивным схемам «субъект + субъект = межсубъектность» или «всё пространство между субъектами — это межсубъектность». Напротив, субъект как таковой может сформироваться лишь в качестве отвечающего на некоторую внешнюю провокацию, сформированную таким же свободным субъектом. Механическое рассмотрение этого процесса уводит в дурную бесконечность — бесконечный ряд субъектов, сформированных субъектами. Категория межсубъектности разрывает этот ряд благодаря тому, что она обозначает то пространство, в котором возможна дифференция субъектов из мира природы. Проще говоря, межсубъектность — это первичное пространство обобществления, это предпосылка коммуникации, это пространство человеческой культуры в самом широком смысле. Индивид ещё не родился как субъект, но формы субъектности и субъективности уже существуют, в них остаётся лишь войти своим ответом, в том числе ответом на сам факт существования именно таких форм.
Взаимность и признание или борьба и насилие? Сотрудничество или порабощение? Любая из моделей коммуникации оказывается правомерной, не приводя к дуализму форм коммуникации, встречающемуся в том числе и у Хабермаса. Коммуникация заменяет чистое насилие, но насилие слова и насилие через слово никуда не деваются, напротив, они оказываются фактором признания чьей-либо субъектности, чего не мог понять Адорно, сводя диалектику лишь к отрицательности. Насилие словом, провокация на ответ или затыкание рта часто оказываются переломными моментами в становлении субъекта исторических трансформаций — «мы не рабы, рабы немы». Напротив, «общающая» коммуникация Хабермаса или идеал коммуникации «Я-Ты» Бубера могут выступать формой подавления субъектности, которая вовлекается в дискурс, заражённый этикой, претендующей на всеобщность. Такое происходит, например, в ситуации столкновения субъекта исторических преобразований и субъекта прежнего порядка. Вовлечение в бесконечную череду переговоров и бесед создаёт видимость признания и движения, но не приводит к снятию противоречий. Коммуникация неизбежно приобретает форму, но не данную раз и навсегда, а диалектически подвижную. Однако уловить превращение форм и целей коммуникации в собственные противоположности возможно лишь рассматривая то пространство, в которой она оформляется, т. е. пространство межсубъектности, которое в свою очередь преобразовывается человечеством в целом по логике движения субстанции в интерпретации Спинозы.