Даже прекрасный Жак Лурселль этого не понял. Его цепкий взгляд, выводивший на чистую воду сотню режиссеров, в «Земляничной поляне» не заметил подвоха.
А Бергман не раз намекал на многоплановость картины. Он переиграл всех кинокритиков.
Для понимания «Земляничной поляны» наивно искать ответы в интервью и книгах Бергмана. Он с большим удовольствием поведет нас по ложному следу. И это совсем не коварство, а странное приглашение к просмотру картины.
Отец Бергмана — протестантский пастор. Мало кто догадывается о том, насколько сильно Бергман врос в теологию и наследовал дело отца. Но у Бергмана был и второй отец, духовный наставник в киноискусстве. Бергман боролся с отцами. Результатом этой тяжбы стала «Земляничная поляна».
Теология кино выражает не только религиозное содержание, но и невидимую форму. Здесь не так важно, насколько искренне вы верите в христианские таинства. Куда важнее чтобы вы их просто вовремя замечали. Ритуально отточенный ум Бергмана вряд ли бы упустил возможность сыграть на этой теме.
Ритуализация кино была известно задолго до «Земляничной поляны». Трилогия Карла Теодора Дрейера «Вдова пастора», «День гнева» и «Слово» целиком вписываются в схему раскрытия христианских таинств. Таинства брака, например. То, что на первый взгляд, может показаться рудиментарным моралите, на деле оказывается осуществившимся чудом.
Ритуализированы многие фильмы самого Бергмана. Но «Земляничная поляна» стоит отдельно в ряду его кинематографических произведений. Это — единственный фильм Бергмана, в который сознательно встроено инородное тело. Имя этому телу — Виктор Шестрем.
Основатель шведской кинематографической школы был одним из тех немногих режиссеров, кто самостоятельно исполнял главные роли в своих фильмах. А образ Давида Хольма для Шестрема надолго стал ключевым. Причиной тому стало осуществившееся на киноэкране чудо покаяния.
Карты раскрыты. Пожилой профессор медицины Исак Борг — это 78-летний Давид Хольм. Ингмар Бергман проведет Давида Хольма через сны и страдания, чтобы проверить, совершит ли Исак Борг повторное покаяние. Даже немного иначе: Бергману нужно было убедиться самому и продемонстрировать другим, что Давид Хольм, он же Исак Борг, он же Виктор Шестрем никогда на покаяние не был способен.
Итак, в «Земляничной поляне» на наших глазах происходит попытка убийства Исака Борга. Первый монолог профессора означает только одно — Исак не подозревает, что сегодня будет принесен в жертву. Он сидит в кресле за столом, у его ног разлегся огромный пес. Не чувствующий подвоха старый профессор произносит длинную речь о счастье своего одиночества.
Погружение в сновидение с жутким, безлюдным, разряженным в экспрессионистские одежды городом, часами без стрелок, перевернувшейся каретой демонстрируют нам, что легенда о Вознице никуда не исчезла.
Дело сделано. В проснувшегося профессора входит страх смерти. Он выбирает автомобиль вместо самолета. Ведь находясь на земле под землю попасть гораздо легче.
Вот что нужно было Бергману. Заманить к себе в кино это таинственное существо и просеять его через мелкое сито. Обложить его со всех сторон снами и воспоминаниями, страхом смерти и несбывшимися надеждами. Виктор Шестрем в образе Исака Борга был обязан раскрыть Ингмару Бергману свою скрытую сущность.
Получился ли у Бергмана его трюк? Исак Борг погружен в кошмар. Какая первая заповедь врача? — Просить прощения. Исак Борг никогда не просил прощения. А ведь просьба о прощении есть первый шаг к покаянию.
Эгоизм привел к одиночеству, а одиночество превратилось в старость. Но сердце у Борга крепкое. Итоги жизни еще не подведены. Холод в отношении даже к близким людям породил шлейф теней из измученных душ. А Исак Борг возвышается как скала над бренностью бурлящего моря.
Эгоизм Исака Борга состоял совсем не в том, что он любил одного себя. Нет, гораздо важнее то, что он признавал свое бытие и отказывал в бытии другим. Никакой морали, только онтология.
Хотя отказ другим в бытии совсем не означает признание собственного бытия. Отсюда становятся ясны два поразительных фрагмента в фильме. Это два диалога: Исака с Марианной и Марианны с Эвальдом.
Я умер еще при жизни, говорит Исак Борг. Те же слова Марианна уже слышала от своего мужа Эвальда. Твоя роль быть живой и преумножать жизнь, а моя роль быть мертвым, абсолютно мертвым. В этих диалогах сквозит дух Стриндберга.
Но быть мертвым — это все-таки быть. Не нужно понимать превратно слова Исака и Эвальда. Затянувшее в свои глубины чувство смерти лишь хороший маяк для осознания того, что бытие есть даже тогда, когда молчит сущее. Ощущать себя мертвым значит чувствовать запрос на бытие. Отсюда прорастает то, в чем люди со стороны видят лишь эгоизм и черствость.
Но прорваться к жизни через смерть Исаку Боргу будет сложно. Рассеянный по своим воспоминаниям, он ощущает ирреальность внешнего мира. Но отнюдь не свою. Исак Борг сразу и реален, и мертв. А люди вокруг живы, но не реальны. Увы, даже за это нужно просить прощение.
Как из онтологии прорастает теология? Что названо людьми прощением, на языке Бога есть покаяние. И почему бы вдруг Царству Небесному не приблизиться?
Бергман не планировал приезд Исака Борга в Лунд. А Шестрем все-таки приехал. Шаг за шагом профессор медицины, погружаясь во сне и наяву в собственную боль, обязан был приблизить свою смерть. Слишком много персонального между Бергманом и Шестремом.
Бергман выстроил день жизни Исака Борга так, чтобы все это пережить было нельзя. Достаточно добавить еще немного боли, чтобы Боргу стало плохо. Ведь так легкое уйти за горизонт к приветствующим тебя во сне родителям.
Но сидящий в Борге Шестрем почувствовал запах смерти. Нужно было выходить из предложенных обстоятельств. Возница приехал за Давидом Хольмом. Сестра Эдит попеременно возникала то в образе Сары, то в образе Марианны. Шестрем быстро учуял неладное.
Если испытание состоит в том, чтобы снова пройти путь Давида Хольма, то значит нужно его пройти. Если ритуализированное путешествие в Лунд строится по мифологическим образцам, то нужно совершить сказочное нисхождение. Если Бергман хочет жертвы Исака, то Шестрем Борга должен сохранить в живых.
Свершилось. В Лунде, в торжественной атмосфере происходит награждение Исака Борга званием почетного профессора медицины. Церемония происходит на латыни. Цилиндр, кольцо и свиток вручены профессору.
Эвальд Борг даже не скрывает раздражения, а сидящий в нем Бергман посчитает, что Виктор Шестрем присвоил себе «Земляничную поляну».
Почему Шестрем в этой схватке оказался сильнее? В фильме ведь нет даже намека на покаяние. Ловушки Бергмана были расставлены настолько искусно, что ни одну из них Исак Борг не миновал.
Тогда в чем же состоит не разгаданная Бергманом скрытая тайна Виктора Шестрема? Где находится то таинственное начало, позволившее Давиду Хольму совершить акт покаяния? Откуда у Исака Борга нашлись силы выжить, когда все было подстроено так, что выжить было нельзя?
Ответ на удивление прост: Шестрем осмысленно согласился на роль Борга и сознательно прошел еще раз путь покаяния Хольма. В конце фильма зритель собственными глазами видит, что чудо произошло.
«Земляничная поляна» — это происходящая на наших глазах интеллектуальная схватка между Ингмаром Бергманом и Виктором Шестремом. За явным содержанием фильма скрыт мифологический сюжет о принесенном в жертву герое. Но путешествие в загадочный Лунд вместо трагедии обернулось сакральной инициацией Исака Борга. Хотя режиссер фильма тоже не проиграл. Встреча с Шестремом в «Земляничной поляне» по-своему стала инициацией и самого Бергмана.
В оформлении использован кадр из фильма И. Бергмана «Земляничная поляна» (1957; IMDB).