Приношу благодарность Аиде Джангировой, Андрею Ханову и Synoptic’у за дискуссию, в которой родилась эта и следующая за ней колонки.
В этом тексте я рассмотрю NFT-art (non-fungible tokens) — искусство в форме «невзаимозаменяемых токенов» — как феномен, анализ которого позволяет увидеть онтологические структуры нынешнего мира. Усложнение известной — и подверженной влиянию человеческих и постчеловеческих сил — части мира выявляет новое в современном человеке, в его способности творить и в его бремени постоянно самоотчуждаться.
В начале я задам контекст расмотрения проблемы: онтологические основания человеческого творчества и его связи с множество бытий и миром как местом их встречи. Во второй части я анализирую онтологический статус крипто-арта. А в третьей — делаю выводы о том, что феномен NFT-art’а открывает в человеке.
Человек — из толкующей экзистенции в крипто-творцы
Виртуальные пространства, сливающиеся в реальность, сложившуюся из симуляций и симулякров (симулякреальность), меняют статус человека на наших глазах (впрочем, вместе с нами и нашими глазами). В этом процессе к статусу экзистенции человек добавляет себе статус творца «мир(к)ов». Или сотворца, если эти «мир(к)и» творит группа (как в случае с NFT). Такое творение новой реальности усложняет мир, в котором живем мы и еще много кого и чего.
Важно отметить, что человек, соучаствующий в росте реальности образов, проявляет свою творческую силу так же, как и в работе с другими пространствами искусства. Искусство во всех его проявлениях и во все эпохи — это одно из ключевых свидетельств о том, что человек есть (бытийствует) как нечто куда большее, чем человек фактически есть. Этот проблемный, трансгрессивный онтологический статус человека связан, как минимум, с двумя аспектами.
На одном из них делает акцент, к примеру, Мартин Хайдеггер, когда говорит, что уникальной характеристикой человеческого существования является способность этого существования истолковывать и выражать бытие (SuZ §7 C, §26). Эрнст Кассирер, несмотря на фундаментальные разногласия с Хайдеггером, созвучно указывает на то, что человек существует как сила осмысленного выражения мира в символических формах языка, мифа, религии и проч. В силу этого человеческое существование постоянно преодолевает данность, дополняет и усложняет ее. Тем самым, быть человеком значит творить значения и смыслы, дающие голос бытию (а точнее, бытиям) и (пра)феноменам.
Эрнст Кассирер и Мартин Хайдеггер,
Давос 1929 [источник]
Второй аспект касается более радикальной силы человеческого существования. Люди создают параллельные, виртуальные реальности. Воображение — одна из базовых способностей человека. Именно воображение через творческое усилие человеческой экзистенции приводит замысленное — или чувствуемое или задушевное или по-капризу-случившееся — в поведение, меняющее, в конце концов, сам мир. Человеческое существование в продуктивной силе воображения творит пространства и даже начала, способные стать новыми бытиями, преобразуя экзистенциальную волю (или «набросок проекта на ничто») в дополняемый реальностями или семенами новых бытий мир.
Но не только искусство — от самых древних из известных нам пещерных картин и чуринг до NFT-art’а — говорит нам о креативно-трансгрессивной силе человеческого существования. О ней, к примеру, говорит и современная социальная философия.
Мир «спектакля» и «симулякр» как новая социальная и культурная реальность — это концептуальные попытки современных философов описать процесс, происходящий с нами тут и теперь. Модерность — это эпоха, в которой человеческая творческая сила потеряла традиционные препятствия, открыла шлюзы для воображения и трансгрессивного творчества. Система — отчужденная и ставшая автономной целерациональная сила, воплотившая в себе постоянно возрастающий максимум капитала — стала еще одним из источников онтологического творчества. Модерность все более массово и технологично творит. И в этом потопе зачастую неоригинального образотворчества и положения новых беспрецедентных начал возникла огромная новая реальность образов, не имеющая связи с грубой преходящей корпореальностью, которая еще и все более уплотняется между зрением человеческих существ и материальной реальностью. И в ней все больше зияет дефицит оригинальности, уникальности создаваемого.
Симулякреальность как порождение безудержности и непрекращаемого роста современного воображения, тем временем, усложняется, завоёвывает свои онтологические позиции в мире, меняя этот мир. Мир — это место встречи бытий, реальностей и существ (человеческих и не только), о котором мы знаем очень немного, лишь в пределах света разума, проясняющего очень небольшой, ближний регион мира, и в запредельности ужаса, намекающего о хтонических порядках за пределами просвещенного. Симулякреальность занимает в знаемом нами регионе мира все более значимые позиции. Кроме прочего, эта реальность и связанные с ней виртуальные «миры» создает все большую нужду в уникальности и неповторимости.
Искусство-собственность в виртуальном пространстве NFT
Товар и собственность — это вещь и отношения, среди характеристик которых есть и, говоря по-марксовски, «сверхестственность». Анализируя природу капитала, Карл Маркс уделяет много внимания фетишизму:
«…таинственность товарной формы состоит просто в том, что она
является зеркалом, которое отражает людям общественный характер
их собственного труда как вещный характер самих продуктов труда,
как общественные свойства данных вещей, присущие им от природы;
поэтому и общественное отношение производителей̆ к совокупному труду
представляется им находящимся вне их общественным отношением вещей.
Благодаря этому quid pro quo продукты труда становятся товарами,
вещами чувственно-сверхчувственными, или общественными.»
[Маркс, Капитал, т.1]
Онтологический статус вещи меняется, если к ней применяется модус отношения собственности. Вещь, ставшая товаром, существует в отношения продажи-ради-собственности, она бытийствует в материальной сети капитала.
Слева — рисунок Мартина ван Маэле в книге
П. МакОрлана «Скучающая графиня» (Париж, 1926).
Справа — обложка книги Десмонда МакНила
о товарном фетишизме у Маркса
Товарный фетишизм в полной мере касается и предметов искусства. Но, в отличие от, скажем, ХIХ века, товарный фетишизм в эпоху развитой симулякреальности имеет свою специфику, свидетельствующую и о современном человеке, и о современном искусстве, и о современном мире, усложненном симулякреальностью. Эта специфика — онтологическая, эстетическая и социальная — раскрывается, например, при анализе крипто-арта и NFT-art’а.
Невзаимозаменяемые токены (NFT) — это «уникальные активы», которые нельзя заменить чем-то другим, и которые проверяются и хранятся с помощью технологии блокчейн. Они могут включать в свое виртуальное пространство-сообщество все — от музыки до домена веб-сайта, от арта до игрового пространства, но наш фокус — именно на цифровых произведениях искусства, обретающихся в этом пространстве.
Напомню, что актив — это совокупность имущества (или ресурсов), принадлежащие физическим или юридическим лицам в различных формах собственности и способные приносить прибыль. А блокчейн — это непрерывная последовательная цепочка блоков, в которой каждый блок содержит свою собственную информацию (хеш-сумму) и информацию предыдущего блока. По сути, блокчейн есть непрерывно растущая цепочка блоков с записями обо всех транзакциях, которая благодаря криптографическому шифрованию делает уникальное почти наверняка уникальным, а собственность и активы неприкасаемыми. И активы существуют в крипто-пространстве блокчейна в весьма специфическом модусе.
В этом контексте невзаимозаменяемые токены можно описать как единицу данных, существующую в виде записи в блоках блокчейна и представляющую собой своего рода «титул собственности» на цифровые объекты. Эти цифровые объекты могут быть и предметами искусства в аудио-, видео- или гейм-форме, или человеческими (художниками) и постчеловеческими (виртуальными и игровыми персонажами) арт-акторами. При этом NFТ по сути является виртуальным пространством для взаимодействия людей с неповторимыми и незаменимыми токенами — с уникальными и контролируемыми собственниками альт-субъектами и объектами, также когда последние являются «уникальными тиражами». Как верно отметили Робин Конти и Джон Шмидт, «фактически, NTF создают цифровой дефицит».
Я бы усилил этот тезис: NTF есть фетишизированный цифровой объект или субъект, который с помощью своей кажущейся дефицитностью продает себя и способствует росту своей стоимости вне связи с трудозатратами, но в связи с цифровой уникальностью.
Вот примеры визуальных NTF, размещенных на платформе продаж OpenSea.io:
[источник]
или на платформе Rarible:
[источник]
Среди произведений NFT-art’а может быть не только уникальное цифровое произведение искусства, но и внутриигровой предмет или персонаж, уникальные кроссовки из ограниченной серии, цифровая коллекционная вещь, доменное имя или виртуальный мир для общения некоего сообщества. Но всех их объединяет противоречивая природа пространства NFT: стремление к защищенной криптосистемой уникальности, подлинность которой гарантируется в виртуальном цифровом «мир(к)е».
Предмет искусства в NTF — это произведение искусства, существующего в симулякреальности и основанных на ней виртуальных «мир(к)ов», которое в постчеловеческих условиях отстаивает что-то неуловимо человеческое, оценивает его и подвергает обычному вписыванию в капиталистические отношения. Если принять определение Андрея Ханова искусства как «консенсуса всех дискурсов», то произведение NFT-art’а отсылает к консенсусу с перформантивным противоречием: он есть консенсусом членов NFT-сообщества о том, что некий токен есть предметом искусства, но этот консенсус не разделяется за пределами сообщества и даже отвергается вовне. В силу этого, NFT позволяет своему сообществу защитить свой консенсус при помощи крипто-методов.
Оформление — элемент NFT-токена «Повседневности: Первые 5000 дней» Майка «Бипл» Винклмана (источник).