Эпидемия как культурный и социально-психологический феномен касается куда большей части человечества, чем непосредственно инфекция. Ее исключительность создает условия для введения «чрезвычайного положения», рассказывающего о нас гораздо больше, чем все энциклопедии мира.
Лев Громашевский — революционер-подпольщик и эпидемиолог-победитель — создал учение и практики, позволявшие разрушать каналы передачи инфекции из группы-«источника» общему населению. Однако в фольклоре советских медиков бытовала легенда, что пан Левко часто сетовал:
«Я представляю, как победить эпидемию, а вот что делать со страхом перед эпидемией — страхом, поражающим пациентов, врачей и массы непричастных — не знаю».
Целерациональная стратегия преодоления биологического процесса распространения инфекции и выживания вида homo sapiens на определенной территории неуклонно вела к тому, что у современного государства возникала особая биополитическая функция: спасать население.
В эпоху индустриального модерна государства стали особо активно практиковать полномочие спасать общее население, жертвуя индивидом (и его правами). Неправовая легитимность такого полномочия основана на выживании популяции. И эта биологическая цель принимается за само собой разумеющееся основание для введения режима чрезвычайности.
Чрезвычайность — это именно то, что позволяет увидеть «природу» (или само-собой-разумеющееся) государства без модернистских шор теории права. Эту редукцию, например, проделывали и Шмитт со стороны ультраправых (понятие суверена), и Беньямин со стороны радикально левых философов (тезис 8). В результате — понимание того, что суверенность была прояснена как настоящая сакральная власть или неоспариваемая способность устанавливать исключения из правил и прав. И эта власть используется государствами все чаще.
Джорджо Агамбен пошел дальше, вводя понятие «lo stato di eccezione». В этом определении есть игра, вскрывающая предправовую основу государства: «stato» — это и государство как таковое, и положение чрезвычайности. В одноименной книге (книга вышла в 2003 году, ее русский перевод вышел в 2011 г., а украинский перевод Ивана Иващенко должен выйти в этом году) Агамбен, продолжая идеи Беньямина, указывает, что государства все чаще создают предпосылки для введения чрезвычайщины. Продлевая войны, игнорируя международное право войны и мира или аггравируя эпидемические ситуации, государства как особые онтологические инстанции пытаются сбросить с себя «ошейник» рациональности, подконтрольности, индивиудальных прав и гражданских свобод.
Страх, о котором упоминал Громашевский, дарит суверенной, левиафановой части государства основания для введения чрезвычайного положения. Эта исключительность желанна, затребована гражданами. Правда, в момент выдвижения такого требования граждане отказываются от своих суверенных прав в пользу неизвестного желанного безграничного властителя. Ужас, превративший добродушных и самоироничных полтавчан в агрессивную новосанжарскую стаю или беззаботных ломбардцев в злющие стаи покупателей всего и побольше, касается чего-то древнего и тайного в самом человеке. Тонкая пленка современной цивилизации и лелеемой рациональности легко стирается под ударами коллективного страха.
И в современном сетевом обществе эпидемия неразрывно связана с «инфодемией», готовящей нас к подчинению коллективному ужасу. Но об этом в следующей колонке.
В оформлении использован элемент фотографии Джастина Петерса.