…Мальчик на берегу, забыв про надоевшие ракушки, напряжённо всматривается в сияющую на солнце даль. Чего ждать от притихшей стихии? Сокрушительного удара цунами? Сказочной каравеллы на горизонте?
Скудна радостью жизнь современного человека, скудна. И не пытайтесь никого уверять в обратном — засмеют! Впрочем, и смех-то ведь сегодня у нас какой-то убитый, безрадостный… Вирусы, надвигающаяся экологическая катастрофа, войны, которые не кончаются примирением, а длятся и разрастаются, как гнойник, чувство глобальной захлопнутости судеб человеческих, мерзость, в которой утопает всё, — есть чему радоваться! Созна̒емся, дорогой мой читатель: трудно радости достучаться до нашего с вами сердца, ох, трудно!
Иное дело удовольствие, наслаждение, с ним всё понятно. За удовольствие мы платим, за право наслаждаться тем, что имеем, готовы стоять до конца. Рассуждая в категориях грамматики, удовольствие – словно двоеточие: оно обращает нас к тому, что уже находится в нашем распоряжении, побуждает вновь и вновь, как бы двигаясь по кругу, возвращаться к нему, его смаковать, обновлять чувство обладания им. Всякое наслаждение — наслаждение чем-то: путешествием, автомобилем, видами, мелькающими за боковым стеклом, беседой с приятным попутчиком, находящимся рядом с нами (тоже как своего рода «чем-то»). И в этом «чём-то» мы всегда — о удовольствие! — угадываем, опознаём отблеск собственного внутреннего существа, собственных физических и душевных сил, скрытых возможностей, желаний, устремляющих к дальнейшему освоению окружающей нас среды послушных вещей и приятных собеседников—– по кругу, господа, по кругу! И никакие грозящие катастрофы, никакие предчувствия беды этому нашему «самонаслаждению» (как сказал бы, к примеру, младогегельянец Макс Штирнер) не помеха — тем более, что всё, в сущности, просчитано, и стоимость поездки, и всё прочее. Калькулировать удовольствия легко: сочная отбивная хорошо, а с горошком ещё лучше. Вот вам Колизей, а вот и танцы в придачу: как говорится, всё включено…
Радость не двоеточие, она — стремительное тире, прорыв в неведомое, открытие того, что предугадать невозможно. Она вне расчётов — как ветер, внезапно распахнувший окно, как прорвавшийся луч света, как нечаянная находка. И вместе с тем, нет радости без гармонического созвучия нашего собственного душевного устройства тому, что накатывает на нас извне; аккорды радости окрыляют нас, перенастраивают нашу душу к бытию, к свету. Если в наслаждении человек пытается присвоить себе мир, как бы подминает его под себя, то в радости ты ощущаешь, что ты в этом мире свой, что он непостижимым образом тянется навстречу твоей любящей, ищущей ладони…
Так возможна ли человеческая радость в наши дни, когда мы видим, как мир — огромный, грозный — именно отворачивается от нас? Не наслаждение, не экстаз, не одержание оглушающей страстью — как возможна в наши дни радость?
Постараюсь ответить вдумчиво, избегая бодряческого вранья. Всем сегодня, полагаю, в той или иной мере знакомо чувство не то что отчаяния, а острого отвращения к жизни; в частности, и автору настоящих строк приступы этого чувства доводилось испытывать не раз. Однако кто нам сказал, что полосой нынешних неурядиц, бед, катастроф и печалей — полосой, согласен, обширной и обескураживающей — исчерпывается всё? Всё и в смысле универсально-вселенском, и в смысле каждой индивидуально-точечной человеческой жизни во всём многообразии составляющих её эпизодов? В универсальном смысле — позвольте отделаться прозрачной, на мой взгляд, метафорой: вектор радости, утверждаю я, перпендикулярен плоскости вращения галактик — и попробуйте это оспорить! В смысле же индивидуально-судьбическом — не начинается ли всяческая пошлость с попыток всё в жизни и призвании человеческом отдефинировать, представить как завершённую, исчерпанную, раз и навсегда объяснённую вещь? Разве так уж редки ситуации, когда безысходная совокупность подобных омертвевших жизненных «вещей» десять раз, казалось, должна была задавить человека — а ему, видите ли, легко и радостно на душе? (Случается, конечно, и обратное). Радостно — отчего? Рационально такое объяснить нельзя — не потому, думается мне, что здесь начинается мрак, хотя бы и мрак света, а потому, что радость — это всегда открытие нового, непредвиденного; а человеку, покуда он жив, способно открыться многое. Когда вам от наступающей тесноты мира сего станет совсем уж невмоготу — вспомните о перпендикуляре. Быть может, он, озорник, прячется от вас за ближайшим цветущим кустом, быть может, его вам сулит улыбка ребёнка или пришедшая в голову счастливая мысль, кто знает…
Вместе с тем, заметим для себя, что радостное восприятие жизни отнюдь не чуждо и своего рода рациональности, более того, ему присущ собственный подход к этой достойной всяческого уважения теме. При всей своей окрыляющей энергии, радость ранима; знающий, что такое подлинная радость, будет осмотрителен, опасаясь замутить её истоки. Его взгляду подобает трезвость, рассудительность, точность — в контражурном освещении, как известно, очертания реальности проступают чётче.
Повторяю: радость ранима. Так как же нам её защитить, не дать её угаснуть?
Не люблю и не смею никому давать советы, но вот несколько выведенных мною наставлений самому себе, в которые воплотились изложенные здесь размышления. Представляю эти выводы на ваш суд, любезный читатель.
Итак, правило первое: что бы ни случилось, помни о светлых, позитивных началах твоего бытия. И постарайся внутренне держаться на стороне явленного тебе света.
Второе. Что бы, опять-таки, ни стряслось, упорно следуй своему призванию, делай, как говорил Григорий Сковорода, своё сродное дело — и не теряй из виду открывающийся за ним простор, в котором может расправить крылья твоя душа.
Пункт третий. Готовь своё сердце для впечатлений радости, но не пытайся подменить наигранной жизнерадостностью то, что может явиться только извне — как внезапно прорвавшийся в твою комнату солнечный луч, как нечаянное обретение, как ветер, который веет, где хочет.
И последнее. Не упускай случая поделиться ниспосланной тебе искрой радости с теми, кто с тобой, будь то люди, малые зверюшки, деревья, цветы… Мгновение, когда тебе посчастливилось стать источником радости для других — оно и есть твоё.
…Вечный ньютоновский мальчик замер на берегу океана, вглядываясь в мерцающую синеву. Свежий ветер овевает его лицо, треплет волосы, даль простирается перед ним… А может, радость — это предчувствие радости?
Предощущение полёта?
* * *
Специфика жанра не позволяет мне здесь давать подробные ссылки. Внимательный читатель отметит в прочитанном отголоски мыслей Василия Розанова, Клайва Стейплза Льюиса, Эмманюэля Левинаса, Генриха Батищева, Антуана де Сент-Экзюпери. Факт такой переклички с радостью подтверждаю.
Оформление — картина “Мальчик и море” Чарльза Каррена (1896; источник).