Слово «патриотизм» сегодня звучит воинственно; при его звуке невольно представляешь себе хмурых парней в камуфляже на каком-нибудь степном блокпосту. Чем воинственнее, тем патриотичнее, чем патриотичнее, тем воинственнее — с этой угрюмой максимой нашего времени все, по-видимому, уже свыклись.
Что ж, времена не выбирают. Однако это не значит, что мы должны состоять у своего времени на побегушках. Целью предлагаемых размышлений является попытка реконструкции позитивного, созидательного смысла термина «патриотизм». Смысл этот яснее проступает в контексте разграничения патриотизма и национализма; кстати, чрезмерное сближение упомянутых понятий также можно считать одной из характерных черт современности.
Бесспорно, общего между патриотизмом и национализмом отыщется немало — не меньше, чем между нацией и отчизной. Тем не менее, важны оттенки. Сдвиг от нации к отчизне, от рода (natio) к родине по существу есть нечто совсем иное, чем переход-стежок в рамках единой доктрины между «кровью» и «почвой». Связь по рождению и происхождению («кровь») и связь по необходимому способу поддержания жизни («почва») едины в том, что обе, во-первых, имеют эмпирически-локальный характер и, во-вторых, захватывают человека независимо от его сознания и воли. Предвижу возражение, что современный («конституционный», «демократический») национализм ничем подобным не обременён и вообще формируется на иной основе. Однако практика имплементации националистической идеологии в реальной жизни людей показывает, что национализм без национальной обособленности и без заигрывания с «кровью» и «почвой» — вещь невозможная.
Что же касается понятия «родина», «отчизна», то оно лишь на первый взгляд отсылает к тому же кругу представлений о «роде» и родовой исключительности. Чувство родины единит, не разъединяя; вообще оно более человекомерно, чем чувство национальной сопричастности: оно не прячет человеческую личность в собственные недра, а, напротив, даёт ей возможность ярче выявить свои неповторимые черты, свою свободу, свою творческую душу. Вместо унылой предопределённости, отношение человека к родине отсылает скорее к категории окликнутости: нас окликают знакомые пейзажи, воспоминания детства, города, в которых мы впервые вдохнули пьянящий воздух свободы и любви. Эта окликнутость манит ввысь, окрыляет наш разум и волю.
И «нация», и «родина» – слова, способные звучать громко. Однако, в отличие от «нации», «родина» имеет целый регистр камерного применения; о потенциале тишины, ласковости, уюта, заключённом в идее родины, написано много проникновенных страниц. Представляется очевидным, что развитое патриотическое сознание призвано отображать человекотворческий смысл представлений о родине во всей его целостности.
Но если это так, — не должен ли настоящий патриот более всего ценить и беречь невозмущённые, не искажённые ненавистью состояния своей родины, позволяющие ей раскрыться в её внутреннем самобытии?
Так логика размышлений о патриотизме выводит нас на точку пересечения с проблемой мира. Тот, кто действительно любит свою родину, не может не желать ей блага, а условием всякого блага как осмысленного совершенствования бытия является мир. Не только бомбы и снаряды, но и сам дух войны разрушает совместную человеческую жизнь; он способен до неузнаваемости изуродовать облик нашей отчизны, нашего родного очага. Отсюда вывод: если ты и вправду патриот своей родины, если ты боишься её потерять — прежде всего, желай ей мира. Мира ждёт от нас и наша общая родина — планета Земля. Патриотизм — это воля к миру.
Вот и всё, что я хотел сказать.
В оформлении использована картина Константина Маковского “Иван Сусанин” (1914; источник: artchive.ru).