Проведение парада в разгар пандемии сразу располагает нас по ту сторону системной логики фукианского понятия «биополитика», активно используемого сегодня в аналитике государственных методов борьбы с распространением коронавируса. Какие бы приоритеты ни выдвигались на первый план — экономические или гуманистические, предотвращение экономического кризиса или же стремительного роста числа заболевших и умерших — в любом случае соответствующая биополитическая стратегия предполагает взаимосвязь технологий/действий, которые имеют под собой некую rationale — конкретную практическую цель, касающуюся всего общества. Биополитическая стратегия беларусского государства забуксовала с самого начала, поскольку выяснилось, что для обеспечения системных методов управления «жизнью и смертью» в ситуации пандемии в государстве не хватает дееспособного аппарата власти. Функциональное проседание компенсировалось дезинформацией и административным террором в отношении медиков. Худо-бедно, «официальная линия» была в итоге выработана, меры озвучены и видимость рациональности проступила в отчетных репортажах государственных СМИ — но лишь для того, чтобы катастрофически обнулиться оповещением о параде, который «невозможно отменить».
Биовласть вразрез с биополитикой — оксюморон для Фуко, но реалия для Беларуси: по высочайшему указу ряды подчиненных и «заговоренной» публики смыкаются, подвергая себя угрозе заражения / на повестке правительства и местных властей — очередные меры по борьбе с распространенением коронавируса. В голове возникает гротескная аллюзия: «мы за ценой не постоим», — не это ли хотел внушить «главнокомандующий» массам, дабы они почувствовали единение с павшими на войне?
Если так, то антиковидный пакет мер — лишь вынужденное соблюдение правил игры в международном сообществе, тогда как автохтонная политика суверена следует другому принципу. Не скрывать этого и есть для правителя «момент истины» — момент утверждения самовластия. Когда фактическая ситуация выходит из-под контроля (остановить распространение вируса не получается), ресурсом самоутверждения становится спекуляция на сакральном: “память о той войне — святое”. Объявление «победного парада» во время пандемии оказывается «коронным номером» в политике тирана (в древнегреческом смысле этого слова): в ситуации обнажившегося объективного бессилия правитель для утверждения (и демонстрации, конечно же) своей безграничной власти использует «чрезвычайный момент» — время ритула, поклонения святому. Он берет на себя роль высшего жреца и становится посредником между сакральным и теми, кто таковое чтит. В итоге, все кто присутствует на параде, отправляя ритуал, предстают живым доказательством власти суверена — власти над их «жизнью и смертью». Спекуляция на священном превращает парадное действо в иллюзион, в котором вся патетика, производимая символическим оснащением, оборачивается гимном правителю, а память людей, в этих символах отраженная, оказывается их уязвимым местом, позволяющим правителю сделать их заложниками его безапелляционного присвоения роли распорядителя священным.
Это самовластное «salto sacramentale» — недопустимое как по моральным, так и по биополитическим причинам с точки зрения правительств других государств, — говорит о многом: чем менее дееспособна власть в плане цивилизованного решения проблем, тем более она ненасытна в требовании доказательств послушания; современность не исключает спекулятивного совмещения (условно) домодерных способов проявления политической власти и модерной биополитической стратегии; идеологическая манипуляция не предельное определение злоупотребления властью в отношении исторической памяти.
Наконец, last but not least, парад стал “моментом истины” и для всего сообщества, ибо обнажил со всей остротой и наглядностью, какому именно принципу следует политическая воля нашего суверена. Имя этому принципу — хюбрис. Историческая символика, стоящая за этим именем, неоднозначна: оно может прочитываться в античном духе как самоуверенное восстание против установленных богами границ, а может, в более модерном ключе, — как самовластное высокомерие тирана, не (при)знающего над собой никакого другого закона.
Марк Ришир в работе «Контингентность тирана» отмечает, что в Илиаде конфликты между героями излагаются в терминах конфликтов между богами (Хюбрис — это ведь тоже имя божества). Мне кажется, этот нарративный ход содержит в себе важную в политическом отношении подсказку, отчасти схваченную и в названии указанной работы. Человек по фамилии Лукашенко — это контингентный персонаж в новейшей политической истории нашей страны. С 1996 года господствует в ней самовластное Беззаконие, то есть принцип («божество») тиранического правления. Поэтому стоит воздержаться «от перехода на личности» — прежде всего, в виде бесконечных психолого-политологических комментариев и прогнозов, как поведет себя «этот человек». Не нужно тратить силы на несущественное. Персонаж становится существенным ровно в той мере, в какой о нём говорят, питая «человеческое, слишком человеческое» эго, которое — так сложилось — стало выступать в нашей стране олицетворением самовластного Беззакония. Чтобы противостоять этому принципу, нужно понять, как правильно действовать в обстоятельствах, контролируемых тираном.
На повестке дня — очередные выборы. Очередной иллюзион ради ублажения хюбриса правителя. Согласно античным авторам, единственная действенная мера против хюбрис — это перипетия: так называется ими акт вмешательства богов, кладущих конец возможности исполнения хюбриса. Аристотель помогает перевести это понятие в плоскость политической тактики. Он определяет перипетию как «превращение действия в его противоположность»: например, власть открывает избирательные участки, вся машинерия по изображению демократических выборов запущена, а голосовать никто не является.
Читайте «Поэтику» Аристотеля, друзья. Противопоставим бесчинству хюбрис наше непокорное политическое воображение. Как говорил один социалистический классик: перипетия — знаю, грянет перипетия.