Социальные науки не только изучают общество как объект, но и являются мощным инструментом воздействия. Утверждения о социальной реальности, особенно если они исходят от авторитетных фигур и имеют широкую медийную поддержку, оказывают существенное влияние на социальное воображение. Этот прием широко используют самые разные политические силы в борьбе за власть.
На фоне острых политических конфликтов проблема медийного влияния и социального познания чрезвычайно обостряется. С одной стороны, те или иные утверждения можно использовать — и они широко используются — в информационной войне для обоснования разных позиций. Однако эта ситуация имеет и оборотную сторону, когда логика информационной войны проникает в научный дискурс. Тогда любое высказывание рассматривается прежде всего на предмет соответствия определенной информационной картине. Высказывание, которое не проходит контроль соответствия, автоматически расценивается как «вражеское» и маркируется как «пропагандистское».
Таким образом, высказывания отбрасываются не в ходе рациональной аргументации, обсуждения методологии и проч., а в силу того, что ход и итог рассуждений «работает» на нежелательную картину реальности. Социолог Олег Манаев в своем интервью Deutche Welle очень точно указал на подмену объективности логикой информационной войны:
«Дело в том, что в обстановке массовых протестов и жестоких репрессий против
их участников, когда в публичных дискуссиях (особенно в соцсетях) доминирует
принцип “революционной целесообразности”, любые оценки и даже факты,
ставящие под сомнение скорую победу белорусской революции,
подвергаются яростной критике. А их авторы —
осуждению и остракизму».
Тем самым, во-первых, устанавливается однозначная и безальтернативная «истинная» картина мира, задающая рамки возможного множества высказываний и исключающая все остальные. А «диалог» становится возможен только среди тех, кто разделяет определенные базовые установки — то есть, при наличии базового консенсуса. В противном случае какая-либо рациональная аргументация, обсуждение, диалог, дискуссия становятся невозможными.
А во-вторых, в результате вторжения логики «информационной войны» в научный дискурс происходит искажение последнего, поскольку он рассматривается сквозь призму «военной» целесообразности. Наука перестает быть самодостаточным инструментом познания мира, но подчиняется логике официального нарратива. Советские общества уже когда-то сталкивались с такого рода искажениями: гуманитарные науки строго оценивались с точки зрения соответствия «догматам веры» марксизма-ленинизма. Тех, кто не подчинялся правилам, клеймили и подвергали остракизму.
Но подобная ситуация убийственна для научного познания. Следуя логике «информационной войны», любая критическая рефлексия, да и вообще попытка самостоятельного мышления должна подпадать под запрет. Ведь мышление — предприятие весьма рискованное, поскольку никогда не знаешь заранее, к каким выводам можно прийти. И может случиться так, что эти выводу будут противоречить официальному нарративу. Не случайно сейчас часто приходится слышать призыв отказаться от критического осмысления тех или иных процессов — неважно, происходят ли они в Европе, США или России, — потому что «сейчас не время», «сейчас война». Лучше не думать о том, о чем не следует думать, лучше принять предлагаемую картину мира без вопросов и просто в нее поверить. И думать исключительно в тех рамках, которые устанавливаются ею.
Но научная рациональность сама является базовой ценностью Модерна, а запрет на критическое мышление, во имя чего бы то ни было, есть проявление высшей несвободы. Не случайно антиутопии посвящены стремлению обществ контролировать мышление через требование внутренней самоцензуры, желательно добровольной.
В оформлении использован элемент фрески Джузеппе Бертини «Галилей представляет телескоп дожу Леонардо Донати» (1858; источник).