Ольга Михайлова

Недосягаемое манит. Прошлое — не досягаемо.

Уже поэтому всегда найдется, за что превозносить прошлое. Мир традиции, довоенный мир или до-карантинный мир. Приверженцев этих миров бывает больше или меньше, но без них не обходится память даже о самых неприглядных мирах. Ностальгия за ними сродни настоящей любви, которая, как известно, в глазах смотрящего. К тому же у памяти много уловок, чтобы припрятать досадные воспоминания подальше.

Пример тому — остальгия. Так называют ностальгические чувства по ГДР — той восточной («ост») Германии, которая поступилась принципами ради объединения всех немцев. Причем остальгию испытывают не только люди «за 50», которые помнят реалии ГДР. Остальгия индуцируется и на молодежь, которая связывает с ГДР представления о стабильности, равенстве, добротности продуктов и доступности социальных благ.

Однако в свое время восточные немцы спасались от этих «благ» паническим бегством. Более 600 тысяч человек изыскали способы перебраться на запад, причем 40 тысяч — путем нелегального пересечения границы. Более тысячи — не преуспели в этом, погибнув при попытке ее пересечения. Власти ГДР не слишком рассчитывали на привлекательность режима и подстраховывались стрельбой на поражение беглецов.

Режимы восточного образца — Украина в этом смысле, безусловно, восточная страна — традиционно опираются на жесткую силу, больше внимания уделяя охране границ, чем комфорту внутри них. Провозглашенное нашей властью намерение закрыть границы и не выпускать трудовых мигрантов в Европу — вполне в духе этой традиции. Параллельно этому, и старушка-Европа на карантине призадумалась, когда открывать границы, да и открывать ли их вообще.

И вот уже повеяло духом «железного занавеса»… А значит: грядет Ее Величество Вестальгия, ностальгия по Западу.

Вестальгия — идеализация Западной Европы, какой мы ее узнали в начале ХХІ века. Недосягаемость сделает воспоминания о ней чистым незамутненным идеалом. Будут услужливо подчищены памятью негативные воспоминания — о неудобных трехместных купе польских поездов, о плохой логистике немецких дорог, о с-потолка-взятых наценках в итальянских гостиницах…  Мы будем рассказывать друг другу истории о памятных поездках, как драгоценные предания. Тепло этих воспоминаний будет греть нас годами.

…А может, десятилетиями…

Тогда, хотим мы того или нет, мы заразим вестальгией и новые поколения. Ее, как вирус, подцепят те, кому не посчастливилось бывать в благополучной Европе. Так же, как и охваченная остальгией молодежь Германии, молодежь Украины вполне способна подхватить вестальгию — ностальгию по неведомому ей миру Запада.

Если Германия терпит остальгию, что же, мы со своей вестальгией не сживемся?

Сжиться будет трудно. Ведь ностальгия — это пассивный протест против настоящего. Это такая форма протеста, которая по силам и по карману всякому, даже пенсионерам и маргиналам. А уж им придется в новой посткарантинной реальности несладко. Маргиналами, похоже, станет большинство работников сферы услуг. Ряды пенсионеров будут реже, зато обозленнее. Нам всем придется затянуть пояса. Чувство протеста не будет покидать даже самых миролюбивых, а значит, ностальгия станет лейтмотивом общественных настроений.

Подспудный протест, выраженный ностальгией, может быть противоречив. Так, в позднем СССР ностальгировали одновременно по дореволюционным временам и по романтике 1920-х, когда крушились старые порядки. В будущей Украине остальгия и вестальгия, вполне возможно, будут сосуществовать. И сбивать нас с толку, какое именно прошлое считать желанным.

Тогда мы «изобретем колесо», возжелав наконец не прошлого, а будущего. Тем более, что оно, в отличие от прошлого, — досягаемо.

В офоромлении использовано картину Виктора Блинова “Звезда Гагарина” (1960-е)