В предыдущей колонке я писал о случаях полного уничтожения политического конкурента при помощи работы с коллективной памятью. В некоторых радикальных случаях, государственная власть или ее оппоненты пытаются отменить факт существования своего противника при помощи практик управления памятью. Однако это – не единственный пример некрополитики.
Понять, как государство получило власть не только над нашей жизнью, но и смертью, можно разобрав, что такое био- и некрополитика.
Мишель Фуко ввел понятие биополитики, когда пытался понять, что изменилось в государстве и его подданных, когда они перешли из состояния, в котором суверенность власти была ограничена мудростью, к состоянию, в котором власть основана на рациональности и лимитирована ею. Сам термин был определен как «рационализация проблем» «правительственных практик» в отношении «феноменов, присущих всем живущим, составляющим население: здоровье, гигиена, рождаемость, продолжительность жизни, потомство». Философ приводит немало аргументов в пользу того, что рационализация политического привела к возникновению и нормализации управления жизнью населения в самых биологических ее проявлениях.
Биополитика как политическая практика связана с тем, что научное преследование истины привело к расколодованию тайны жизни (и смерти). Опровержение теории самозарождения бактерий и создание социальной гигиены как правительственной практики, институциализация общественного здравоохранения как части функционала правительства, расшифровка человеческого генома и происходящее на наших глазах слияние биоинженерии, раздвигающей горизонты «эксплуатации природы», и государства — все эти достижения науки транслировались в элементы того, что сегодня является неотъемлемой частью политического.
Но вместе с управлением жизнью рационализированное государство также получило право на управление смертью. Социальная гигиена как правительственная практика уже с XVI века предписывала, где и как хоронить, с кем и в каких случаях можно прощаться умирающему. Законы, регулирующие самоубийство и эвтаназию, смертную казнь и классификацию убийств, — примеры постепенного освоения и рационализации смерти. Современная некрополитика отказалась от архаичной мудрости воздаяния, и перевела смерть в категорию общего блага.
Акиле Мбембе ввел термин некрополитики для обозначения границ суверенности государства: управления правом на убийство. В работе Мбембе и позднейших философских и политтеоретических дискуссиях (например, эта, эта или эта) стало ясно, что некрополитика — не просто о праве убивать, но о праве определять, какая смерть служит общему благу, а какая ему противоречит. Тем самым смерть неповторимого человеческого дазайна теряет статус экзистенциальной сингулярности и становится политико-публичной.
Мистический туман «патриотизма», «консерватизма», «здорового национализма» и прочих государственнических идеологий — современные продукты жизнедеятельности Левиафана. Критическая к ним политическая философия и теория существует на маргинесе коллективного внимания, в то время как государство наращивает свой имманентный и трансцендентный функционал.
Мудрость, призывавшая к уважению тайн жизни и смерти властью, оставлена в прошлом. Левиафан в виде современного рационального регулярного государства сумел подчинить жизнь и смерть своим целям и категориям, введя смерть и жизнь в метафизику общего блага.
Фото: элемент картины Ю. Соломко «Украина. ХХ век» (2015, источник: zenkofoundation.com).