После новогоднего гастрософского затишья, в сообществе Койнэ началась дискуссия.
В своем философском дневнике, Виктор Малахов коснулся потаенного страха мыслящего человека: что несет настающее будущее? Будет ли место человечности, подлинности и миру после этого неприемлемо-неизбежного завтра?
Александр Кулик продолжил разговор, предложив превратить философские «башни из слоновой кости» в маяки, чтобы и сейчас, и завтра, и послезавтра было известно, что «свобода сопряжена с ответственностью, а справедливость ― с общим благом».
Оба текста ― наотмашь честные и неуютно откровенные ― меня зацепили за живое, заставив выразить в тексте то, о чем давно думал.
В мышлении философов о себе часто принимают за аксиому ответственность мыслителя за прошлое и будущее. И действительно, общепринято историцистское понимание философии как длящегося разговора и со-мышления живущих и уже-ушедших (см. Рендалла Коллинза или Вилена Горского). В этих рамках сам опыт философии, кажется, подсказывает: прошлое никуда не уходит, философская идея актуальна пока длится традиция, а мудрость состоит в заботе о будущем. Мыслящий обязан давать звучание многоголосью прошлого и должен удержать пространство для существования человека, свободы и мысли в грядущем.
Но нужно ли поддаваться этой подсказке? Не честнее ли принять иную мудрость, утверждающую, что «философия начинается именно с нас», в усилии философски мыслящего пребывать в присутствии тут и теперь? Именно сверхусилие быть в присутствии может обеспечить голос прошлого и будущего без забвения о настоящем. Не минувшее и пока-не-наставшее, а существующее сейчас нуждается в философии.
С этой точки зрения, положения уважаемых коллег уже не выглядят безупречно.
Послезавтра возможно, если сейчас не сдать позиции идеологиям ― анонимным инстанциям, забирающим жизненную силу индивида пд видом заботы об умерших и нерожденных.
Наше время действительно имеет все шансы привести к неприемлемому завтра. Неожиданно прочный союз «донцовых» и «ждановых» поставил свободу мысли и слова под контроль восточно- (и все больше центрально-) европейских левиафанов. Завтра и послезавтра могут стать свободными, только если быть свободным и выбирать солидарность тут и сейчас. Нет иного (после)завтра, кроме того, что мы (из всех «лагерей» ― индивидуалисты и коллективисты, учащие мысли и этнопастыри подчинения) сделаем. Человечность и подлинность нужна сегодня, пусть и в гетто внутренней эмиграции, и на обочинах нациотопий; тогда они будут и завтра.
Да, «башни из слоновой кости» существуют. Мне приходилось их (и их обитателей) видеть в «шамбалах» Альп и Калифорнии, ну и в пропойных кавалерках Киева, Нью-Йорка или Питера. Но там ставен просто нет. Быть маяками им «не светит».
И в том нет греха. Ибо слишком часто попытка быть маяком приводит к созиданию очередного «мраяка». Эта опечатка, попавшаяся мне не так давно в тексте одного украинского расолога, как нельзя точнее проговаривает то, как на смену Просвещению идет Помрачение. Достраивая маяк, слишком часто луч философского мышления становится источником доктринерского мракобесия. Ориентируя других, ориентаторы оказываются ответственными за очередное групповое заблуждение.
Получается, забота о будущем и ориентирах для других несет опасность для настоящего.
Единственный путь, которому доверяю, ― это быть человеком тут и теперь, и пытаться вмести с другими такими же ищущими найти путь к подлинному. Общее благо приемлемо, если достигли его вместе, но самостоятельно и без внешнего ориентирования.
Да, это непросто. Но кому тут и теперь легко?