Журналист Глеб Гусев выпусти свой дебютный роман «Не святий». В пресс- релизе, который сам Гусев и написал, сказано, что роман про «приключения молодого человека», но это не так.
По форме это такой расширенный городской романс «пра жыццё», как сказали бы в Минске. Главный герой — он же автор — постоянно обращается к своему отцу, которого никогда не знал. Рефрен «знаешь, па?» подозрительно похож на «мама-джан» из блатных баллад Вахида Аюбова, Гио Джиоева и иже с ними. Но это именно городской романс, а не блатная баллада. Герой часто мошенничает, но не как профессиональный мошенник, а от случая к случаю, если видит возможность. Если возможности не видно, он ведет себя приблизительно прилично.
В первой крупной сцене дед главного героя — заместитель министра сельского хозяйства Туркмении — подводит внука к статуе Туркменбаши в самом центре Ашхабада и спрашивает, что тот видит.
Внук учится в ашхабадской школе и знает, как отвечать на такие вопросы. Заместитель не доволен его ответом. Ему кажется, что внук отвечает слишком формально:
— …Людина може стати ким завгодно, якщо захоче, — сказав дід. — Вона може
народитися в глухому селі, втратити батьків, вирости в дитбудинку. А потім
стати президентом країни, де двадцять племен, ніхто нікому не вірить і всі
хочуть тільки красти. Він може змусити народ бити поклони своїм
золотим статуям. Може навіть зробити з них рабів.
Дід стояв, закинувши голову, і дивився на статую.
— Людина може стати ким завгодно, якщо захоче,
— повторив він. — І ти теж можеш усе.
Запам’ятай це.
Это явно не речь «туркменбашиста». «Туркменбашист» остался бы доволен школьным ответом, но тут иной случай. Туркменбаши для заместителя — это не «отец народа», не «вождь» и не «пророк». Но и не диктатор. Туркменбаши — это успех; пример человека, который много добился. С точки зрения заместителя министра, история преображения обычного человека в золотую статую, поставленную самому себе, должна мотивировать его внука решительней добиваться своего.
Сцена комедийная и была бы уместна в фильме «Borat: Cultural Learnings of America for Make Benefit Glorious Nation of Kazakhstan». Борат, держа за руку внука, со слезами обожания смотрит на статую своего диктатора — социальные сети такое ценят. Проблема в том, что автор не хочет комедии. Он не смеялся ни над дедом, ни над диктатурой.
Опять же, можно предположить, что эта сцена — очередная ориенталистская сказка про любовь «восточных людей» к деспотиям. Но дед родом из Украины и ведёт себя совсем не как «восточный человек». Несколько глав спустя вся семья — главный герой, его мать и дед — убегут от волны репрессий в Мариуполь, к родственникам. Во время бегства дед не сможет дать взятку пограничникам чтобы тот не обыскивал их вещи. Взятку даст его дочь. Оказавшись в Мариуполе, дед будет методично со всеми ссориться и создавать проблемы. Будет совсем не понятно, как с такими навыками он смог сделать карьеру в среднеазиатском аналоге Северной Кореи.
Другими словами, роман не про разницу между «востоком» и «западом». И не про «блатную жизнь». Автор сложнее, он предлагает читателю заглянуть в серую зону за пределами всех дихотомий. В которой, как утверждают отдельные циники, «на самом деле» и располагается большая часть «мира людей».
Главный герой, как и дед, живет по ту сторону делений на белое и чёрное. Для него нет ни запада, ни востока, ни колоний, ни метрополий, ни блатных, ни гражданских.
В романе упоминается российско-грузинская война. Она случилась как природное явление, как снег или дождь. Главный герой ни за грузин, ни за русских. Он строго за своих: за мать и деда. Мирить воюющих он тоже не собирается: пусть оно как-нибудь само.
В романе описана школа в Мариуполе: герой не видит в ней пользы и прогуливает ради работы на бензоколонке. Университет тоже бесполезен: герой раздаёт преподавателям взятки и устраивается в кабак. В кабаке ему нравится. Дорогой алкоголь, еда, проститутки, бандитский шик — в этом он видит тоже самое, что видел его дед в золотой статуте: воплощённый успех.
Вместе с кабаком в романе появляется боксерский зал, где герой, регулярно получая кулаком по лицу, «постигает жизнь». Сцены в зале взяты из pulp fiction девяностых: много маскулинных «сильных фраз» и мычащих рассуждений об иерархии.
В романе мелькает том Чарльза Буковски. Это единственный раз, когда герой берет в руки книгу. Ему нравится, что Буковски пьет, меняет одну плохую работу на другую и встречается с женщинами, чтобы их бросать. Ему кажется, что Буковски описывает ему его, хотя это не так.
Буковски стыдился своих перверсий. Трагические ноты, которые у Буковски есть в каждой строке — это трагедия кальвиниста, который утратил способность к труду. Но даже утратив способность к труду, он трудится. То, как методично Буковски писал свои поэмы и слал их в редакции, говорит о трудовой дисциплине, которую герой Гусева не знает. Читая текст Буковски, он всерьёз видит «правила жизни» и это смешно, как и речь его деда перед статуей диктатора.
Кроме указанных сцен важны ещё две: встреча с Чикаго и встреча с украинскими патриотами.
Главный герой летит на работу в США: летит на фоне Майдана, который ему в общем безразличен. В Чикаго ему нравится, он восхищен городом, как когда-то дорогим кабаком. Его напарник, глядя на небоскрёбы, произносит ожидаемый спич о том, что не собирается возвращать в Украину и жить «обезьяньей жизнью».
Встреча с украинскими патриотами после возвращения из США — за ними он не увидел блеска, сопоставимого с Чикаго и кабаком. Это были просто «хорошие парни». Зато ему понравились люди из миссии OSCE, с которыми он столкнулся, когда приехал к себе в Мариуполь. У них была огромная зарплата, они говорили на английском и смотрели на происходящее со стороны.
Мораль во всем этом, видимо, следующая: Ницше писал, что человеку нужна власть; это мнение устарело. Героям Гусева нужен успех, а не власть. Не какой-то конкретный, а вообще любой. Нужно что угодно, похожее на успех. Если успех выглядит как золотая статуя диктатора, то пусть будет. Если успех — это апофеоз протестантской этики в виде небоскрёбов Чикаго, то и он хорош. Главное, чтобы было это головокружительное ощущение, как в мариупольском кабаке, когда в него заходит бандит в дорогом костюме. И наверно, в этом есть и какой-то оптимизм: если стремление к успеху может быть реализовано в относительно вегетарианских «чикагских» формах, то почему бы и нет? В любом случае это гораздо светлее, чем сумрачный ницшеанский каннибализм.
В оформлении использован элемент фотографии инсталляции Тома Моллоя “Рой” (2006; источник).