Марк Найдорф

Знаменитая триада «Свобода, Равенство, Братство», сложившаяся из разных похожих лозунгов времен Великой французской революции, стала через полвека официальным девизом Второй Французской республики. Современники на себе ощущали ее духоподъемную силу, её значение ценностной формулы времени.

Просвещенческий дискурс, увенчанный этой триадой, направлял мысль к очищению от бесполезных уже сословных институтов, уличая их в неестественных несвободе, неравенстве и расслоении общества. С другой стороны, этот лозунг звучал призывом, увлекая перспективой чаемого миропорядка, причем, перспективой самоочевидной — до всякого обоснования:

«Борьба гигантская ужасающая между революцией и дряхлыми,
отжившими свой век учреждениями, охватит скоро
весь континент Европы. В это время
народные легионы получат громадное, мировое значение.
Они положат основание цивилизации, в которой
свобода, равенство и братство
не будут уже простым звуком, а перейдут в самую жизни»,
— публиковал Комитет «Народной Воли» в 1881 году.

В тогдашней Европе реальное жизненное воплощение этого представления складывалось в группах строителей баррикад — импровизированных сооружений для революционных уличных боев против вооруженных сил государства. Баррикадное братство образовывалось на основе добровольности, уравнивания социальных статусов участников и их совместной жертвенности — в полном соответствии со знаменитой триадой. 

Опыт революционного солидаризма (как и «окопного братства» Первой мировой) удерживал смысл знаменитого лозунга, вдохновлявшего и консолидировавшего массы в эпоху войн и революций. Причем, если на первом этапе ключевой мыслилась стоящая в триаде на первом месте философская идея свободы, то позже для формирования массового общества вперёд выдвинулось представление о социальном равенстве, воплощенном не только в идеях нации или класса, но также во всеобщем начальном образовании, всеобщей воинской повинности, всеобщем равном и тайном голосовании.

Столетняя драма переустройства обществ Нового времени в форму Массовой цивилизации завершилась в основном к 1970-м гг. К этому времени пафос вооруженного переустройства мира постепенно истаял, а слово «революция» стало появляться в сочетаниях, которые показались бы дикостью строителям баррикад и «революционным солдатам и матросам»: сексуальная революция, зелёная революция, цифровая революция, потребительская революция и т.д. На этом фоне почти сакральные «свобода, равенство, братство» утратили свой мотивирующий смысл: теперь каждая из новейших «революций» предъявляется публике как самопроисходящая.

Историческая судьба общеевропейского революционного лозунга завершилась, по-видимому, в движении хиппи.  

Хиппи не были политической партией. Они не стремились к переустройству мира. Хиппи увлеченно осваивали новый тип социальности, возможный в массовом обществе. Их лидеры не стремились к парламентским креслам — они были талантливыми шоуменами, умели создавать и удерживать толпу, эффективно работали с медиа, практикуя акционизм, и хотели быть на виду. Но толпа все еще понимала себя революционной силой (ложно, конечно). И на нее всё еще производил впечатление оставшийся без места революционный дискурс, в русле которого, например, Аллен Гинзберг провозгласил начало «психоделической революции».

У хиппи слово «свобода» еще звучало как лозунг, но уже в последний раз и переосмысленный до неузнаваемости. В знаменитой книжке Эбби Хоффмана «Сопри эту книгу!» свобода складывается из умения добыть бесплатную еду, бесплатные шмотки и сандалии, проехаться автостопом или товарняком, возможности бесплатно пожить на крышах, в сквотах или если «вписаться» в общину хиппи на пару месяцев.

То, что пишут о хиппи, формально повторяет то, о чем мечтали революционеры, если, конечно, не замечать абсурда: хиппи освоили «свободу, равенство и братство» в формах отказа, за которым уже больше ничего нет. Двухсотлетний сюжет завершился.


В оформлении использована графика Асии Юн «Мода хиппи» (1968; источник: slideshare.fr).