Марк Найдорф

Пространство для разномыслия не так велико, как может показаться. Тот, кто говорит, повторяя за древними, — «сколько людей, столько мнений» (дескать, у каждого своя собственная точка зрения на что-либо), — вряд ли думает об этом буквально, будто бы речь идет о неповторимой личной подписи каждого. Скорее, это — замечание о несводимости разных мнений к одному там, где люди предпочитают собственное всем остальным. Болельщики, например, спорят о любимых командах не для того, чтобы прийти к общему мнению.

Но интересно, что разнообразие мнений, обычно, тем шире, чем менее важны последствия спора. Если в продаже предлагается на выбор что-то «со вкусом малины», «со вкусом кокоса» или «со вкусом мяты» и т.д., то здесь разброс предпочтений может охватить все варианты. В других же вопросах разномыслие само собой сужается к нескольким альтернативам, переходя, таким образом, в свою противоположность, в стремление к единомыслию. Например, есть люди, уверенные в том, что Земля плоская, тогда как другие со школьных лет думают иначе, и они в этом вопросе единомышленники в своих альтернативных группах.

Общественные настроения часто формируются по дуальной модели «за/против». Можно вспомнить недавние альтернативы массового охвата: «за брекзит» — «против брекзита», «за аборты» — «против абортов», «за смертную казнь» — «против смертной казни», где-то годами воюют «за/против» действующего президента, сейчас спорят «за/против» карантинных мер из-за пандемии. И когда говорят, что «мнения разделились», имеют в виду чаще всего, что это — мнения противоположные. В ситуации одного варианта из двух индивидуальные мнения как бы сами собой сходятся к единомыслию сторонников того или иного решения. Следовательно, единомыслие в наше время — это не то, чего можно избежать, даже наоборот.

Если сравнить по-современному цивилизованное массовое общество с другими, то можно заметить, что индивид в нем до предела эмансипирован от групп ближайшей зависимости, которые удерживали групповое единомыслие (многопоколенные семьи, профессионально-корпоративные, сословные и даже соседские связи). Связь индивида с другими людьми стала значительно более опосредованной институциями и в то же время анонимной. А информационное обеспечение критически важного единомыслия в массовом обществе перешло к тоже анонимному источнику — к медиа.

Всё это значит, что изменился способ, которым представлен индивиду социальный мир. Парадоксальным образом современная культура становится всё менее человечной, хотя всё больше ценит здоровье и безопасность, равенство и власть человека над собственной природой. Взамен исторических, мифических или литературных героев-моделей в современном культурном пространстве начинают доминировать безличные принципы.

Индивид, усвоивший из медиа представление о новых «освободительных» принципах, совершенно добровольно выбирает принадлежность к сторонникам тех или иных предельно схематизированных представлений об общей цели. И становится пленником этой абстрактной общности лично незнакомых ему людей («я тоже»), потому что представление о принципах, не выработанное собственным опытом, а приобретенное в готовом виде, недоступно критическому осмыслению, зато освещено горячим чувством вновь открытой истины.

А дальше, как у классиков: «Взбудораженные чувства получают всю свою силу от того, что они одинаковы для всех; они энергичны, потому что неоспоримы. <> Но нужно, чтобы они усиливались, удостоверяя друг друга, что они постоянно находятся в согласии; единственное средство для этого — их совместная реакция» (Дюркгейм).

Единомыслие — мобилизующий ресурс. В период Холодной войны важнейшей особенностью тоталитарного советского общества считалось навязанное пропагандой единомыслие. Через тридцать лет после СССР стало ясно, что природа массового общества рождает тоталитаризм везде, где ему не противостоят сознательно.


Фото: элемент барельефа «Спор Платона и Аристотеля» Луки делла Роббиа (1437; источник: getty.com).