“Фашистская пропаганда ставит перед собой единственную задачу: воспроизводить существующую ментальность для своих целей.”
Теодор Адорно,
Теория Фрейда и паттерн фашистской пропаганды
В раннем нацистском кинематографе один фильм выделялся настолько сильно, что даже Геббельс расценил его чрезмерно резким. «Гитлерюнге Квекс» (1933) Ханса Штайнхоффа — это история молодого Гайни Фёлькера, которого отец-коммунист заставляет вступить в Интернационал, но вместо этого мальчик выбирает Гитлерюгенд, за что впоследствии погибает мученической смертью. Главным пропагандистским оружием фильма является демонизация коммунизма, особенно через фигуру отца — мерзкого пьяницы, который избивает свою жену. Но идеологическая иллюзия скрывается в другом. Штайнхофф пытается переманить зрителя на сторону нацистского режима используя реальные социальные проблемы и классовые конфликты: послевоенная нищета и ее криминализация, неравенство, насилие в семье и народная надежда на эмансипацию — все это вписано в нарратив, в конце которого поджидает фюрер. Инструментализация реальных проблем достигает своей полной мощи, когда в конце фильма, темы безработицы и бедности, озвученные отцом, превращают даже этот гнусный персонаж в несколько приемлемую фигуру. Попозже Геббельс объявил фильм «самым современным и дальновидным», и его посмотрели более 20.000.000 зрителей в Европе и Америке. В 1945 году Штейнхофф, пытаясь бежать из Берлина, был убит в самолете, сбитом Красной армией.
Социальные муки, изображенные в «Гитлерюнге Квекс», были драматизацией, отражающей существующую действительность. После Первой мировой войны Версальский договор разрушил экономику Веймарской Республики. Уступив 13% своих земель и выплатив репарации Франции и Великобритании, Германия осталась с массовой безработицей и плачевной инфляцией. В то время как действующее правительство испытывало кризис легитимации, нацисты начали мобилизацию аффектов, применяя антисемитизм, который существовал в Европе задолго до рождения Гитлера. Нацистская пропаганда воплощала и обостряла дегуманизацию общества, обусловленную экономическим кризисом.
Сегодня, когда люди повсюду начинают терять доходы, жилье и сталкиваются с неизбежным голодом, решающее значение приобретает задача формирования радикального политического нарратива. Пандемия усугубляет и без того глубокий кризис капитализма, погружая обнищавшее население в смертельные условия и каким-то образом продолжая увеличивать доходы богатых, в то время как более строгая экономия (austerity) и жестокие посягательства на социальное благосостояние еще впереди. Радикальный политический нарратив о пандемии должен формироваться на основе конкретного материального опыта людей, пострадавших от неё. Вместо этого доминируют конспиративные теории (легитимированные разными правительствами) и эко-фашизм (с лозунгом: «вирус — это люди»). Случайные люди азиатского происхождения физически пострадали в результате расистских атак уже 4 марта. Чем дольше эти дискурсы одерживают верх, тем дальше мы от возможного прогрессивного исхода и тем ближе к положению, в котором может появиться очередной «Гитлерюнге Квекс».
Девятого мая, празднование победы над фашизмом и нацизмом было бы пустой символикой и фетишистским пониманием истории, если не замечать постоянное присутствие этой идеологии в виде потенциальности. Слова Ингеборг Бахман о том, что фашизм начался не с первых бомб, а в отношениях между людьми, должны быть лозунгом Дня Победы. Во время пандемии, этот день должен быть не только днем памяти, но и борьбы против фашизма, который все еще существует, и против сталинистского триумфализма, который объявляет его мертвым. Только так мы сможем по-настоящему сказать, что почитаем героев, отдавшихсвою жизнь борьбе с фашизмом.
В оформлении использован кадр из фильма Ханса Штайнхоффа «Гитлерюнге Квекс» (1933).