Владимир Фадеев

В последние годы о проблемах, связанных с исторической политикой в Украине, много писали авторы разных взглядов и политических предпочтений. Впрочем, в той или иной степени историческая политика не является украинским изобретением, поскольку для большинства стран Центральной и Восточной Европы отношение к социалистическому прошлому — вопрос весьма болезненный. Свидетельством этого стало появление в постсоциалистических странах «институтов памяти», призванных обеспечивать доступ граждан и исследователей к рассекреченнным архивам спецслужб и содействовать изучению преступлений тоталитарных режимов. Сторонники активной исторической политики исходят из того, что события отдаленного прошлого могут и даже должны непосредственным образом влиять на текущие политические решения, определять характер взаимоотношений со странами, когда-то в них вовлеченными. Не удивительно, что подобное отношение провоцирует вполне реальные конфликты на международном уровне.

Ближайший тому пример — обострение отношений между Украиной и Польшей, вызванное дискуссией вокруг событий на Волыни 1943 г., обычно именуемых в украинской историографии «волынской трагедией», а в польской — «волынской резней» (Rzeź wołyńska). Несмотря на принципиальные расхождения в оценках событий, украинская и польская стороны конфликта разделяли убежденность в необходимости и целесообразности использования исторического прошлого в политической борьбе как внутри собственных стран, так и на международной арене. Историческая политика уже стала привычным инструментом политической мобилизации своих сторонников и способом давления на оппонентов. Появление в Польше и Украине институтов национальной памяти (2004 и 2006 гг. соответственно) стало закономерным этапом в утверждении официальных версий исторических нарративов, призванных служить задаче национальной консолидации.

Вместе с тем, в своей деятельности данные учреждения столкнулись с одной принципиальной проблемой — непосредственной зависимостью от текущей политической конъюнктуры и правящих политических сил. В Украине данная зависимость прослеживается особенно четко, поскольку, в отличии от Польши, где руководитель Института национальной памяти номинируется парламентом, решение о назначении председателя Украинского института принимается на заседании Кабинета министров без широкого публичного обсуждения кандидатуры претендента. Поэтому кардинальные смены руководства страны автоматически приводят к изменениям в руководстве и направленности деятельности данного учреждения.

Украинский институт национальной памяти был призван реализовывать государственную политику в сфере национальной памяти, что на практике выражалось в институциализации в качестве официальной версии одной из интерпретаций украинской истории. С другой стороны, принятие при содействии института декоммунизационных законов способствовало криминализации альтернативных интерпретаций.

К сожалению, несмотря на широкий публичный резонанс, который часто вызывала его деятельность, сам институт так и не стал площадкой для обсуждения проблем политики памяти в Украине, оставаясь преимущественно средоточием приверженцев национал-демократических и националистических сил. Так или иначе подобная институциализация национальной памяти воспроизвела подходы советского времени, с присущими им стремлением к гегемонии и навязыванию единственно верной версии прошлого.

Изменение руководства страны после президентских и парламентских выборов и в этот раз вызвало изменения и в руководстве Украинского института национальной памяти. Вполне ожидаемы также отход от откровенной националистической риторики в деятельности института и даже изменение его официального статуса. В тоже время ожидаемые изменения едва ли могут быть кардинальними на фоне давления праворадикальной улицы и продолжения войны на Донбассе. Оптимальным представляется скорее изменение самого формата работы Украинского института национальной памяти и превращение его в дискуссионную площадку для обсуждения, согласования и выработки взвешенной политики памяти, направленной на преодоление политизации истолкования трагических событий исторического прошлого.