В прошлом году в кулуарах конференции Ассоциации международных исследований (ISA) коллеги подняли вопрос о том, а не стоит ли переименовать секцию посткоммунистических стран, поскольку говорить в наши дни о посткоммунизме кажется уже не с руки. Схожее заявление прозвучало и в сфере постсоциалистических исследований. Речь идет о статье Мартина Мюллера «Прощай, постсоциализм!», в которой утверждается, что сегодня мы уже не можем говорить о существовании постсоциалистических обществ, поскольку последние исчезли или трансформировались. Вряд ли случайно, что непосредственно не связанные друг с другом ученые почти в одно и то же время высказывают похожие мысли и формулируют сходные вопросы. Скорее, такое совпадение свидетельствует о накопившейся критической массе изменений, которые все более отчетливо становятся заметными. Так что же, период «пост-» окончился?
Напомним, что термины «постсоциалистический» и «посткоммунистический» возникают в начале 90-х для анализа, соответственно, социально-экономических и политических процессов в странах, входивших в «Восточный блок» и бывших республик СССР. Так, в 1992 году журнал Soviet Economy переименовывается на Post-Soviet Affairs, а журнал Problems of Communism — на Problems of Post-Communism. Но «волна переименований» которая некогда охватила все «советско-социалистические» и «коммунистические» журналы получает интересное продолжение (о новом тренде говорить, пожалуй, еще рано, но все же…). Показательна история журнала, который до 1993 года назывался Journal of Communist Studies, в период с 1993 про 2011 год — Journal of Communist Studies and Transition Politics, а с 2012 года — стал East European Politics. Тут, во-первых, можно согласиться с тем, что некогда единое «(пост)коммунистическое пространство», сегодня предельно фрагментировано и демонстрирует разную динамику внутригосударственных процессов. Поэтому становится проблематично объединять в одну рубрику такие страны, как, примеру, Венгрия и Узбекистан. Термины «восточноевропейский» и «центральноазиатский» в новой ситуации представляются наполненными большим смыслом, чем — «посткоммунистический». Эта географическая определенность в наши дни все отчетливее фиксируется в названиях журналов, книг и терминологии научных исследований.
Во-вторых, в рамках распространенного в 90-е годы подхода, опирающегося на идею «демократического транзита», термин «посткоммунистический» использовался для обозначения перехода бывших коммунистических стран к либеральной демократии и рыночной экономике. В таком случае провал транзита означает и конец посткоммунистической эпохи. Однако проблема в том, что для этого подхода «посткоммунистический» — это просто клише, маркер временного интервала между двумя точками. При этом сама посткоммунистическая реальность попросту ускользает и лишается своей самобытности.
Действительно, для многих, даже тех, кто не является сторонником теории транзита, идея посткоммунизма связана с представлением о политической либерализации. И действительно, в начале 90-х годов именно либеральные проекты в большинстве случаев, в особенности если мы говорим о Восточной Европе, определяли лицо новых режимов, позиционировавших себя как наследников идеологии «бархатных революций». Однако этот период продлился совсем недолго. Посткоммунизм проявил себя в полной мере именно тогда, когда либеральные проекты сходят с политической сцены бывших коммунистических государств, уступая место проектам консервативным.
В своей книге «Tarrying With the Negative» Славой Жижек приводит интересный образ перехода от коммунистического политического и нормативного порядка к посткоммунистическому. Он обращает внимание на то, что на флаге, под которым граждане Румынии восстали против режима Чаушеску, красная звезда, которая находилась в середине, и играла роль организующего принципа национальной жизни, была вырезана. Дыра на флаге, по мнению словенского философа, была свидетельством недостатка нормативного порядка. И действительно, крах социалистической системы сопровождался утратой смыслов и нормативных ориентиров, разрушением политических и экономических институтов, разрывом социальных связей и пробуждением конфликтов, прежде всего на национально-этнической и религиозной основе, до этого времени подавляемых репрессивной системой. Однако посткоммунистическое общество не конституировалось вокруг пустоты. Жижек достаточно точно фиксирует: претензию на то, чтобы быть новым порядком, тут же стали высказывать различные идеологии, как либеральные, так и консервативные. Но довольно быстро стало понятно, что в недрах коммунистических режимов как его снятие (Aufheben) сформировался именно консервативный тренд.
За последние тридцать лет так называемое «постсоветское пространство» претерпело столь существенные изменения, что уже и его существование стало сомнительным. Но хоронить посткоммунизм, пожалуй, еще рано. Как минимум до той поры, пока на территории бывших коммунистических стран идея идентичности довлеет над идеей свободы.
Автор фотографии – Анатолий Белов (2012)