Антон Тарасюк


Государство — одна из корпораций

Человек — не только политическое животное, но и корпоративное. Мы вынуждены жить с другими и находить общий язык. Мы также должны совместно действовать ради общих целей.

Критика корпоративизма «вообще», как и ее ответвления, является проявлением внутривидовой борьбы. Это ушедшая в свободное плавание пропагандистская завитушка, созданная одной из корпораций, пытающейся замаскироваться под нечто иное.

Это легко понять, глядя на миф о злобных «транснациональных компаниях». Он опирается на идею уникальной сущности национального государства. Идею, как нетрудно догадаться, созданную самими государствами — для легендирования своего корпоративного прошлого.

В голом виде развитие государства определяется процессами, сходными с разрастанием организаций, занимающихся протекционистским рэкетом (создание угрозы и одновременно предоставление защиты от нее). В итоге оно отличается от корпораций только монополией на ряд сфер (например, легальное применение насилия) и масштабом (по нынешним меркам, скорее, средним).

Размытость границы между корпорациями и государствами работает и в обратную сторону — к любой компании, фирме и организации применимы государственнические образы.

К вопросу о технологических неомонархиях

Питер Тиль утверждал, что технологические компании — это скорее монархии, чем демократические структуры. СЕО представляется как абсолютный или конституционный монарх (развитая корпорация, с наблюдательными и консультативными советами), подчиняющий основные аспекты деятельности — бюджет, политики, структуру и персонал — уникальному видению и, за счет концентрации ресурсов, достигающий огромной эффективности.

Действительно, зачем увязать в медленной, дисфункциональной системе с огромными «утечками власти», имитируя демократию и самоуправление, если можно сконцентрировать власть в руках одного человека и показать результат?

«Большой маскарад в 1722 году на улицах Москвы» Василия Сурикова (1900). В сердцевине монархии — шутовство и карнавал

И кому в итоге уйдет приз зрительских симпатий: безликим рядам государственных бюрократов или неокоролям? Джефф Безос, Илон Маск, Питер Тиль окружены поистине царской харизмой. Более того, они сами заигрывают с монархическими образами.

Конечно, монархизм нынешних CEO — игровой. Илон Маск назвался «технокоролем» в шутку. Но это как раз и подтверждает серьезность. Шутовской элемент — необходимая составляющая монархизма, особенно при зарождении. Всешутейший, всепьянейший и сумасброднейший собор Петра I — не исключение, а правило. Людям физически тяжело выдерживать концентрацию все большей власти в одних руках. Нужен пародийный амортизатор — «я понарошку».

Почему наш век — семнадцатый?

Тем не менее, монархическая параллель не точна. Даже при концентрации власти в одних руках современные технологические компании — не столько абсолютистские государства-монархии XVIII-XIX веков, сколько религиозные ордена века XVII.

Этот век сложен для понимания. Нам трудно уловить «что это было» по двум причинам.

Во-первых, современных национальных государств тогда не было. Политические формы, которые имели место, называются государствами скорее по аналогии.

Игнатий Лойола (гравюра, начало XVII века).
Игнатий Лойола — основатель ордена иезуитов,
начавшегося как студенческий стартап
в Парижском университете

Во-вторых, время до Вестфальского мира — время конфессионализации Европы. Тогда возникли основные конфессии, на основе которых собирались современные государства и пересобирались сообщества.

Двигателем конфессионализации были орденские организации. XVII век — век их гиперконкуренции. Существовали десятки, если не сотни религиозных орденов. У каждого — свои доктрины, конституции, стиль, моральная система, технологии. И, конечно, основатели. Или используя сленг стартаперов — «фаундеры».

Кто такие Кальвин для кальвинизма, Янсений — для янсенизма, Лойола для иезуитов? Фаундеры. Как Маск — для будущих маскианцев, Безос — для амазонианцев.

Основной аналогией корпоративизма является конфессионализм XVII века — внегосударственный, инновационный и опирающийся на незнакомую нам мотивацию — религиозную.

Национальные государства постепенно редуцировали религиозный аспект до минимума. Корпорации его возвращают.

Крупнейшие бренды стремятся к статусу культа и вдохновляются религиозным воздействием на людей. Компании отстаивают повестку, напрямую не связанную с капиталистическим мотивом обогащения, декларируют «миссии» и «видения», объединяют людей вокруг «ценностей» и «культурных кодексов». Это — поведение идеологических и религиозных организаций.

Типы мотивации и поведения, с которыми столкнется ХХI век, приведут его к выработке новых культурных паттернов.

Мы более-менее представляем, что такое конфликт двух конфессий. Мы знаем, что такое «верующий человек». Но мы понятия не имеем, что такое конфликт двадцати религиозных организаций или каково это — жить в тотально религиозном обществе, когда за культовой жизнью нет никакого государственного надзора или он минимальный.

Чтобы разобраться, что нас ждет, нужно посмотреть в прошлое. Завеса тайны приоткрывается в XVII веке.

Типичная для XVII века картина.
Гравюра из серии «Ужасы войны» Жака Калло (1633)


Фото: “Корпоративные штаты Америки” Стива Лавласа (2012; источник).